Искусство врачевания

Детям Гиппократа и потомкам Асклепия доверяют самое дорогое -жизнь и здоровье, на медиков уповают в сложные минуты. История развития медицины – это летопись героической борьбы за жизнь и здоровье, неиссякаемого самопожертвования в поисках истины, столкновений с невежеством, суевериями и предрассудками, упорства и героизма перед лицом неудач и разочарований. Повезёт такому человеку, который встретит врача от Бога, у которого есть не только знания и умения в своём деле, но ещё интуиция и данное свыше умение чувствовать и замечать то, что положено видеть людям в белых халатах. Именно к категории «доктор золотые руки» относится наш сегодняшний собеседник, травматолог-ортопед, действительный член Ассоциации спортивных травматологов, артроскопических и ортопедических хирургов, ассистент кафедры травматологии и ортопедии СтГМУ Евгений Коновалов, побеседовав с которым понимаешь, что «божественные полномочия», данные людям в белых халатах, – отнюдь не лёгкая ноша, как может показаться неискушённому в делах медицины человеку.

– Евгений Александрович, расскажите, с чего начался ваш путь в медицину.

– Я сам себе до сих пор не могу дать ответ на этот вопрос – почему я выбрал именно эту профессию. В семье и даже среди дальней родни – ни одного медработника. В детстве и юности мне вообще не приходилось иметь дела с врачами – травм не получал, в клиниках не лежал, а если и болел, то только простудой, которую успешно лечила мама. И тем не менее сколько себя помню, с самого нежного возраста у меня не было сомнений, что буду доктором. Причём именно травматологом. И никем иным себя не представлял. Поэтому к поступлению в вуз готовился усиленно: все старшие классы ездил из Александровского, откуда я родом, в Ставрополь к репетитору. Учителя в школе, зная, что я иду в медицину, усиленно «гоняли» меня по химии, биологии, анатомии, за что я им очень благодарен. В вуз поступил с первого раза и сразу впрягся в учёбу. Мне было всё интересно, абсолютно любой предмет. Я даже напросился в 4-ю горбольницу в отделение травматологии, чтобы мне разрешили там бывать после учёбы, набираться опыта.

– И вам, студенту, не отказали?

– Нет, конечно, врачи всегда рады лишней паре рук, пусть эти руки ещё ничего особого и не умеют. Подать, принести, помочь принять больного, наложить простейшую повязку. Я, как губка, впитывал опыт: выходил на экстренные дежурства, подмечал все секреты и учился, учился, учился всему у старших коллег. Сначала мне доверяли работу из разряда «подай-принеси», потом стали давать и более сложные поручения, потом доверили (конечно, под строгим наблюдением врача) оказать свою первую в жизни неотложную помощь больному. Это был парень с глубокими порезами кисти рук – в драке схватился за лезвие ножа. К счастью, сухожилия не пострадали, крупные сосуды тоже. Так что промыл раны, зашил, наложил повязку – это и было моё боевое крещение. Потом, годы спустя, мне приходилось и ампутированные (правда, не полностью) конечности пришивать. В частности, кисти рук. То пилой циркулярной себе по руке чикнет кто-нибудь, то петарда взорвётся в ладони. Всякое бывало.

После окончания медуниверситета я в качестве интерна пришёл в травматолого-ортопедическое отделение краевой больницы. Это было в 2010 году. И работаю здесь по сей день. С огромной благодарностью вспоминаю ту школу, которую мне преподали мои врачи-наставники – Александр Анатольевич Воротников, Станислав Александрович Малахов (нынешний заведующий травматолого-ортопедическим отделением краевой больницы) и Дмитрий Вячеславович Максименко. От них я научился всему – начиная от правила общения с пациентами и заканчивая хирургическим мастерством. Именно у них я научился терпению, выдержке, умению сострадать любому человеку. Пусть он в алкогольном опьянении, неадекватен, груб, врач не должен опускаться до уровня межличностных разборок, не имеет права на грубость, хамство, да и просто равнодушие.

– Вы помните свою первую операцию? Сильно волновались?

– Конечно. Это было малоинвазивное операционное вмешательство в поражённый артрозом коленный сустав пожилой женщины. Ощущения перед первой в жизни самостоятельной операцией, конечно, незабываемые: мандраж перед самой операцией, потом во время неё страх сделать что-то не так, что-то забыть, упустить, навредить человеку. Сейчас такие вмешательства я провожу ежедневно, проходят они достаточно быстро, а тогда ушла уйма времени. К счастью, всё прошло благополучно. Для пациентки. А я чуть не поседел от волнения и страха сделать что-то не так, что-то забыть (улыбается).

Да я и сейчас всегда волнуюсь перед операциями, хотя мне их приходится делать по две-три в день, и это только плановых, не считая экстренных случаев. Ну не могу я относиться к пациентам, лежащим на операционном столе, отстраненно, воспринимать их как некий абстрактный материал, с которым нужно работать. Не могу с ледяным сердцем браться за скальпель. Нет, я всегда переживаю за человека, мне очень хочется, чтобы он выздоровел, вернулся к полноценной жизни, забыл о своих проблемах со здоровьем. Ведь он на меня возлагает надежды, доверил свои здоровье и жизнь, разве я могу эти надежды не оправдать, подвести его? Я обязан сделать всё, что в моих силах, и даже немножко больше.

– Но это же очень тяжело – всё пропускать через себя: боль, страх, отчаяние людское… Так и самому недолго сгореть.

– Вот это в точку. Есть такой печальный опыт. Несколько лет назад я сам попал в больницу – сказалось и многолетнее эмоциональное напряжение, и, как вы говорите, пропускание через себя людской боли. К тому же, постоянные стрессы, значительная интеллектуальная и физическая нагрузка, тяжёлые больные, иногда трудные пациенты (я имею в виду психологический фактор), ответственность за жизнь человека, хроническое недосыпание… Живя в таком режиме, сложно оставаться безупречным. Потом пытался научить себя хладнокровию. Но нет, не получается. Поэтому перед каждой операцией экзаменую себя – прочитываю обязательно тематическую специализированную литературу, чтобы убедиться, что я ничего не упустил, не подзабыл, правильно трактую. Видите, какая гора книг у меня на столе? Лучше я подстрахуюсь лишний раз, чем допущу какую-то оплошность.

– А врачи – народ суеверный? Есть какие-то приметы или ритуалы, которые вы проделываете прежде, чем переступить порог операционной?

– Особых ритуалов нет, разве что глубокий вдох-выдох перед дверью. А приметы… Ну например – категорически нельзя, чтобы пациент лежал на столе, скрестив ноги. Не знаю, откуда это пошло, но ни хирург, ни анестезиолог не приступят к работе, пока не уложат больного правильно.

– Евгений Александрович, перед встречей с вами я прочитала множество отзывов о вас, оставленных вашими пациентами и на интернет-порталах, и в письмах в министерство здравоохранения. И ни одного отрицательного. Сплошные благодарности. Вы, наверное, обзавелись множеством друзей из числа бывших пациентов?

– Нет, ни одним. И дело не в том, что я какой-то нелюдимый или, наоборот, со мной дружить не хотят. Тут психологический, думаю, момент. Ведь, попадая в больницу, человек испытывает громадный стресс. Болезнь тела приводит к душевному дисбалансу – раздражению, боли, страху, злости на судьбу. Уходя из больницы, люди всегда стараются поскорее забыть о пережитом, переключиться на положительные эмоции, а врач вольно или невольно всегда будет ассоциироваться с пережитым негативом. Такой вот непроизвольный раздражитель. Так что друзей из бывших пациентов у меня нет. А вот пациентов из числа друзей-спортсменов множество. Ведь я сам серьёзно в своё время увлекался пауэрлифтингом и пейнтболом, так что связи в спортивных кругах у меня обширные. Поэтому и специализироваться стал на спортивной травматологии, так как мне это близко.

– А как вам удаётся найти общий язык абсолютно со всеми пациентами? Ведь люди-то разные, однако отношение их к вам одинаковое, полное глубочайшего уважения и благодарности.

– Слово – очень деликатный и иногда незаменимый инструмент врача, хирурга, потому что наши больные сталкиваются с достаточно стрессовой для себя ситуацией, иногда меняющей всю их дальнейшую жизнь, и поэтому очень нуждаются в доверительном человеческом разговоре с врачом. Мне – пока удаётся. Но это в меньшей степени от профессионализма, в большей – от понимания.

– Но ведь человек не может жить только одной работой, каким бы трудоголиком он ни был. Как вы проводите свободное время? Удаётся ли расслабиться и забыть о проблемах?

– Сейчас я перешёл от активного времяпрепровождения в виде тренировок и пейнтбола к тихим семейным радостям. Стараюсь по-максимуму проводить время с женой Викторией, дочкой Златой, ей три с половиной года, и добрую часть из них она папу дома и не видела. Когда была совсем крошкой, помню, даже удивлялась, когда я приходил домой – мол, кто это? За сутки, двое, трое, что мне приходилось бывать на дежурствах, выездах, обучении, успевала меня и подзабыть. Сейчас-то, конечно, уже понимает: раз папы нет дома, значит, он на работе.

– Вас можно назвать довольным своей жизнью человеком?

– Если говорить о её внутреннем наполнении – да. Качество жизни на самом деле определяет только одна главная вещь – наполненность отношений с людьми, когда есть не только внешние, но и внутренние связи, когда ты нуждаешься в том, чтобы помочь другому человеку, когда не теряет значение взгляд и тебе достаёт чуткости почувствовать его и понять.